Закрыть
Эверест 8300 или
Точка невозврата

Эверест 8300 или
Точка невозврата

На склонах Эвереста покоятся и цинично игнорируются останки 280-ти человек. Для цивилизованного европейца подобный факт является вызовом, это — несправедливо и неправильно. Жизненно необходимо показать всему миру, что у амбициозности нет предела, она питает самые великие подвиги сильных мира сего. Даже высота 8300 метров не остановит тех, кто хочет отдать дань сраженным природой коллегам-путешественникам и, возможно, первопроходцам.

GOODBYE OFFICE провел интервью с Олегом Савченко, российским предпринимателем и политиком. Он привлек внимание общественности как в нашей стране, так и за рубежом, совершив первую в мире экспедицию на Эверест по «капсулированию» умерших. Цель восхождения — защитить тела от дальнейшего вмерзания в лед и от непрошенных взглядов.

— Не так давно Вы провели экспедицию: поднялись на Эверест и вынесли оттуда тело мертвого человека. Расскажите, пожалуйста, как возникла идея восхождения, как проходил путь и что для этого нужно?

— Семь вершин*. Эта идея возникла спонтанно около двух с половиной лет назад: чего-то достичь, что-то сделать в своей жизни успешное, учитывая, что я в прошлом профессиональный спортсмен. После этого бизнес, политика и так далее. Вся моя сознательная жизнь состояла из своеобразного драйва. Ценить каждый день, который тебе предписан судьбой: путешествовать, смотреть мир и плюс к этому обязательно нужно что-нибудь преодолевать и покорять. У меня с товарищем (по Госдуме – Сашей Сидякиным) возникла идея Семи Вершин (вот эта знаменитая история, когда в Антарктиде пропали два депутата, – это про нас).

Спецоперация

* высочайшими вершинами континентов считаются:

  1. Эверест (Джомолунгма или Чомолунгма), 8848 м. Азия.
  2. Аконкагуа, 6962 м. Южная Америка.
  3. Денали (старое название – Мак-Кинли), 6194 м. Северная Америка.
  4. Килиманджаро, 5895 м. Африка.
  5. Эльбрус, 5642 м. Европа.
  6. Массив Винсон, 4897 м. Антарктида.
  7. Пирамида Карстенз (Пунчак-Джая), 4884 м. Австралия.
  8. Пик Косцюшко (Костюшко), 2228 м. Австралия.

— Вот та скандальная?

— Ну, скандальной сделал ее Навальный, который начал считать наши деньги. Я никогда не скрывал, у меня задекларированы суммы достаточные, чтобы 50 раз сходить в Антарктиду, но он, не зная этого, преподал все в свете того, что депутаты тратят деньги. Несмотря на то, что зарплата депутата позволяет съездить в Антарктиду, но вот… Думаю, что это было после Нового Года, новостей не было формально и инфоповода тоже. У меня даже были сложности, связанные с моей политической карьерой, потому что на тот момент упоминание Путина, к примеру, было 1200 в прессе, а нас 1080, а Медведева, по-моему, 400. Ну, понятно, сразу возникли проблемы и сложности. Скандал с депутатами, «Единая Россия» и все в таком масштабе.

— Как прошло путешествие в Антарктиду?

— В Антарктиде все прошло достаточно удачно, потому что я там ледорубом ногу себе поранил, и мы остались во втором лагере.

— А сколько там всего лагерей?

— Там три лагеря. Мы не дошли до последнего, штурмового. Там между вторым и штурмовым лагерем высокая стенка – 800 метров. Практически 60 градусов, очень сложный подъем, и, если штурм сам затяжной, почти 11 километров идешь вверх по морозу – ветер и холод. А после – очень сильные физические нагрузки – 800 метров нужно идти вверх, как по ступенькам.

— Кто-то несет амуницию или все самостоятельно?

— Нет, только сам. Там, в отличие от всех остальных подъемов, таких как Килиманджаро или тот же Эверест, ты идешь один, и все на себе. Начинаешь со 120 килограмм: 40-60 кг в салазках, которые ты сзади тащишь, и все остальное в рюкзаке. Постепенно становится все меньше и меньше, потому что оставляешь вещи и на штурм идешь уже с одним рюкзаком даже без зубной щетки: куртка, варежки запасные.

В Антарктиде большая вершина?

— Это пик Винсон. Высочайшая точка континента Антарктида. Она невысокая (4892 м), но есть сложности с трещинами. Там идешь все время в связке.

— Тяжело этот путь согласовывать?

— Обязательно нужно согласовывать с американцами, так как это зона ответственности американцев по конвенции, и там единственная американская компания, которая этим занимается. Но, что удивительно, по найму американцев там работают только русские пилоты.

— Почему?

— Потому что там нет аэродрома и нужно садиться на замерзшее озеро на ИЛ-76. Когда едешь по льду без ограничений, и посадочная полоса бесконечна, а не ограничена 800 метрами, как на аэродроме, самолет начинает болтать из стороны в сторону, кажется, что он вот-вот врежется в одну из гор, которые окружают озеро. Только наши, русские летчики, на такое решаются.

— Вы говорили про Семь Вершин. Пик в Антарктиде считается вершиной?

— Да, конечно. Пик Винсон, Килиманджаро, Эверест. Мне осталось две вершины. Вот скоро, первого ноября, я иду на пик Карстенз – это Папуа-Новая Гвинея. Небольшая прогулка, считай. Меньше 6000 метров и восхождение 4-5 дней, но там другая сложность: почти 10 дней идешь по джунглям, то есть бытовые условия сложные. Мы два года назад с другом (Сашей Сидякиным) и каналом National Geographic туда ездили – искали последнее племя на Земле, которое не видело белого человека. А вторая вершина – это Мак-Кинли на Аляске. Она тоже невысокая (6144 м), но там опять же свои сложности, потому что сильные холода. Я был там, облетал ее, в базовом лагере был. Гора прямо на океане во фьордах стоит. Я везде был, и, на мой взгляд, это красивейшее место в мире по природе, по энергетике.

Олег Савченко

Там сложные климатические условия: с одной стороны – течение Куросио, а с другой – северный циклон. Из-за того, что встречаются теплый и влажный воздух с Тихого океана с холодным воздухом Северного Ледовитого, там все время двигаются ледники, и ты не можешь угадать, какие там будут трещины: 5, 10, 50 метров. Соответственно, там опасно и смертей много.

— Итак, одна из Семи вершин – это Эверест?

— Да. Вообще, Эверест у меня планировался чуть позже и перед восхождением я решил попробовать взойти на Аконкагуа (6962 м). На самом деле мы с другом (Сашей Сидякиным) уже пробовали взойти на нее два года назад, но та попытка оказалась неудачной, мы еле выжили – нас застал ураган на высоте 6000 метров, и японец, который шел с нами, не выжил – точнее, выжил, но остался без рук. Исходя из этого, штурм не получился. И спустя два года я решил «добить» эту вершину, у меня достаточно легко это получилось: совпало с погодой. В прошлый раз, когда мы поднимались, был стык сезонов, и мы попали в бурю. Это ужасно.

После Аконкагуа, в феврале месяце, я принял решение идти на Эверест. Потому что после легкого восхождения и прохождения акклиматизации должно быть легче. Соответственно, я начал готовиться к Эвересту, как это нужно делать. Причем необходимо начинать подготовку за полгода-год, а у меня оставалось два месяца. 

— А какая подготовка? В чем она заключается?

— И физическая, и психологическая. То есть надо обязательно взять минимум одну-две вершины, потому что цена незнания хотя бы одного вопроса на Эвересте – это жизнь. Если ты не знаешь горных нюансов, то ответ будет следующий: погибшие люди. Там лежат мертвыми и те, кто пренебрег моментами, которые можно было получить с помощью опыта и знаний. Когда я начал интересоваться Эверестом подробно, естественно, я понял, что все серьезно. Это – вершина вершин. И первое, что меня поразило в информации, которую я изначально узнал из шоу, рассказывающего про кладбище на Эвересте, – это фотографии мертвых тел, которые так там и лежат. Большинство лайков и посещений в интернете, относящихся к Эвересту, было связано с этой историей. И когда мне подтвердили профессионалы, что я буду идти и перешагивать через мертвых людей, я начал интересоваться причинами (так как я православный человек, мне в детстве родители и общество привили понимание того, что такое жизнь, что такое смерть, и уважение и к живым, и к мертвым). Но мне сказали, что это физически невозможно, и никто никогда даже не пытался это делать, за исключением истории 1996-го, когда погибли 11 человек. Они умерли из-за пробки, образовавшейся по причине неблагоприятного стечения критических обстоятельств. И то, было бы больше жизней, если бы не русский альпинист, который был профессиональным гидом и спас двоих американцев. Это единственный русский, который удостоен «Серебряного креста»* – наивысшей награды Соединенных Штатов Америки. К сожалению, он через год погиб где-то в горах. По мотивам этой истории сняли фильм «Эверест».

Так вот, единственный случай, когда японцем была проведена операция ценою в 120 000$ по снятию с высоты 8000 м тела его погибшей жены. Больше таких историй не было. Более того, это было спустя год после трагедии. Просто, если человеческое тело пролежит там больше трех лет, оно станет частью горы из-за запредельных температур и физиологии человека. То есть нужно будет его вырубать.

*Очевидно, имеется в виду «Серебряная звезда» персональная военная награда США, основанием для вручения которой служат мужество и отвага, проявленные в бою.

— То есть тело вырубается, потом упаковывается и спускается?

— Невозможно ни на чем спуститься, потому что, во-первых, это займет как минимум 3-4 часа; во-вторых, должна быть целая экспедиция, а найти столько шерпов или профессиональных альпинистов, готовых пойти на это, очень трудно. Вот как раз снимали тело первого восходителя на Эверест – Джорджа Мэллори. Он, по версии англичан, был первым, кто покорил вершину в 1924 году. Хотя это до сих пор не подтверждено, ведь официальная дата покорения – 1953 год*. Так вот, когда снимали останки Мэллори, это была целая экспедиция, организованная телекомпанией с помощью спонсоров.

*В 1953 году восхождение совершили шерп Тенцинг Норгей и новозеландец Эдмунд Хиллари.

— Что нужно для снятия тела с Эвереста?

— В первую очередь большие деньги.

— Какой примерно бюджет?

— Я думаю, что это будет стоить от 150 000$.

— Сколько сейчас тел на склоне Эвереста?

— Подтверждено 280 тел. Это те, которые видны. Многих сбросили в пропасть. В основном так делают на китайской стороне горы. На Эверест можно подняться с двух сторон: с Непала и из Китая. Мы поднимались из Китая. Так вот, непальцы меньше этим грешат, так как по буддийской традиции они не имеют права прикасаться к мертвым телам. Как раз когда я договаривался с непальцами-шерпами о том, что они мне будут помогать упаковывать тело, главным условием было то, что они не будут прикасаться к мертвому человеку. То есть они технически помогают, но не более того.

Олег Савченко

— Кто такие шерпы?

— Шерпы – это непальская национальность, которая живет в высокогорьях. Шерпы – лучшие проводники. Это их бизнес, их профессия, их все. Шерп-проводник в своей деревне – это такой состоятельный, если не зажиточный, бизнесмен. У них, как правило, магазины есть собственные. Потому что, если в год раз поднялся на Эверест с покорителем, для них это очень большие деньги.

— Сколько человек в год поднимается на вершину Эвереста?

— От 400 до 600, в зависимости от погоды. Бывают года, когда никто не поднимается из-за землетрясений или погоды.

— И все они поднимаются с шерпами?

— Да. Вот у нас был базовый лагерь – 600 человек. До вершины дойдут, условно, 200. Погибнет, как правило, точно 5-10%. Все, кто располагаются в базовом лагере, должны понимать, что каждый десятый погибнет. А там такая международная тусовка: все национальности, все религии, все возрасты. Такой микс.

— С какой высоты максимально спускают умерших людей?

— Ну, я думаю, 7800-8000 м. Дело в том, что после 8000 м (ты выходишь из лагеря на отметке 7800 м, а следующий – уже на высоте 8200 м) начинается зона смерти, оттуда уже никто не возвращается. И никто тебя не вернет. Даже шерпы, если тебе трудно, не будут нести тебя обратно.

— Даже за деньги?

— Даже за деньги. Это невозможно. Там есть своеобразная шутка: если кто-то попросит у тебя кислород или ты попросишь у кого-то кислород, то нет денег, за которые можно его купить. Если внизу, в Катманду, баллон кислорода стоит 500$, а в базовом лагере он стоит уже под 1000$, то на вершине, в штурмовом лагере, он уже стоит всего. Ты можешь предложить все, что у тебя есть: дом, квартиру, машину. Но ты все равно его не получишь, потому что его цена – жизнь. Твоя жизнь.

— А там нет такого, что в этот штурмовой лагерь целенаправленно поднимают баллоны?

— Нет, такого нет. Точнее, есть, но тут существуют свои нюансы. Во-первых, со временем эти баллоны приходят в негодность, а для шерпа каждый баллон – деньги. Они даже пустые баллоны забирают с собой вниз, потому что он стоит 100$. Это для него хороший бизнес. Известная история, когда у погибающих или уже погибших баллоны забирают. В 2006 году был случай, когда русский альпинист погиб, потому что не нашел свой баллон с кислородом. По одной из версий, его забрал китаец, но никто китайца не осудил, когда тот вернулся в лагерь. Потому что китайцу тоже нужна была его жизнь. Там непонятная история. Но вот это настолько опасная и рискованная вещь, что невозможно предугадать или перестраховаться. Ты же не посадишь шерпа сторожить свой баллон, не забросишь туда баллоны, потому что ими может воспользоваться кто-то другой. Там нет такого, что можно закопать баллон, спрятать его под камушек и пометить крестиком, мол, это мое.

— Сколько весит каждый баллон?

— Полный баллон весит где-то 5 кг, пустой – 1,5-2 кг.

— Сколько баллонов надо для восхождения?

— 8 баллонов. Поэтому я оплатил еще одного шерпа, и он нес дополнительный баллон, рискованный. Так можно сделать, но в целом там невозможно обезопасить себя полностью или купить себе страховку на то, чтобы у тебя все прошло гладко, и ты гарантированно выжил. В этом сложность вершины Эверест, потому что тот же шерп, который несет дополнительный баллон или даже твой шерп могут развернуться и сказать: «Мне плохо». И ты должен идти с ними обратно. Была история, когда русская девушка развернулась за 50 метров до вершины, потому что шерпу стало плохо. И он имеет такое право, потому что он тоже человек, а не вьючное животное и не запрограммированный робот. К примеру, если тебя застал муссон какой-нибудь или ветер (а погоду невозможно предугадать, прогноз дается только на вершину), они имеют право развернуться.

— Получается, шерп – это партнер?

— Он партнер в твоем риске. И за это он получает деньги.

Олег Савченко

— Жители каких стран чаще всего восходят на Эверест? Есть какая-нибудь статистика?

— Статистика постоянно меняется. Не имеет значения, какая страна чаще всего восходила на Эверест на данный момент, потому что в следующем году все может измениться радикально. Потому что мы видели целую группу индусских военных (их было человек 30), надо отдать им должное, достаточно дисциплинированная группа. Целая военная экспедиция курсантов. Молодые ребята, 20-25 лет. В военной амуниции, приспособленной под горы. Это как часть подготовки к военной программе, у них же высокогорье: есть горные батальоны. Китайцев очень много, японцев. Во-первых, гора рядом, во-вторых, японцы сами по себе такие. Везде я встречаю японцев. Они по своему фен-шую, наверное, уважают и ценят каждый день.

— Какая самая большая опасность при восхождении?

— Безусловно, это ветер. Альпинисты всегда смотрят скорость ветра. Чтобы вы понимали, даже температура воздуха не так важна. Температура стоит на четвертом месте по степени опасности. Нам повезло в этот раз, потому что ветер ослабился. Мы рискнули и пошли, несмотря на то, что все остальные экспедиции свернулись.

— А как вообще проходило восхождение?

— У нас на второе число был запланирован штурм. Весь график был подстроен под этот штурм. Нужно было дважды подняться до 7000 м и спуститься, постепенно адаптируясь в каждом лагере. Несколько дней было необходимо провести с кислородом, а потом без кислорода. Это целая программа по адаптации. Физически очень тяжелая работа. Такая система называется «пила». С каждым новым подъемом организм доходит до своего максимального предела выносливости. Ты доходишь до предельной точки; как правило, ночуешь там.  Это страшная ночь, потому что болит голова, тошнит от горной болезни. Затем спускаешься и ты чувствуешь себя невероятно комфортно. Дойдя до 7000, где кислорода уже явно не хватает, ты снова оказываешься на 5200 и начинаешь восхождение заново. Когда второй раз спускаешься на 7000, ты уже ночуешь без кислородной маски. Когда мы собрались выйти на штурм, на высоте 6500 м мы встретили экспедицию, которая возвращалась. Они спросили нас, куда мы идем. Мы ответили, что на штурм. Они сказали, что были переданы известия об урагане, надвигающемся из Индии, а все восхождения отменили. Мы сказали, что все равно пойдем. Абсолютно нелогичное и неправильное с моей стороны решение.

— Почему?

— Потому что это был риск в квадрате, если не в кубе. Будь я здесь, я бы никогда такого решения не принял, но это было на горе. Мы еле уговорили шерпов идти при условии, что, как только они почувствуют что-то неладное, мы уходим. Нам повезло, потому что ураган застал нас ночью на высоте 7800 м, и он стих. Если бы он шел с той силой, с которой предсказывали, нам бы просто порвало палатки, и я бы здесь сейчас не сидел в уютном Старбаксе. Впервые такое было, что три человека находились на вершине. Обычно в этот месяц, который дается с 12 мая по 10 июня, там бывает по 30-40 человек. А тут три человека, три русских идиота. (Смеется.) Нам даже шедшие навстречу говорили: «Crazy Russian». Я несколько раз слышал «сrazy Russian» в свой адрес. Это был второй.

Эверест. 8300. Точка невозврата

— А первый когда?

— Первый раз, когда я объявил в базовом лагере, что хочу предпринять какие-то решения проблемы с кладбищем на вершине, и про нас сказали, мол, вот они, эти сумасшедшие русские, которые хотят заниматься трупами – мы посмотрим на них на восхождении, это в Москве они так хорошо рассказывали на пресс-конференции, как все будет выглядеть.

— Почему они так говорили?

— Потому что там, за какой-то чертой, включается механизм, когда ты думаешь только о себе. Это естественный механизм, природный. Есть знаменитая история, когда компания National Geographic шла экспедицией из 16 человек, и у них на пути лежал шотландец, которому не хватало кислорода – просил о помощи, говорил: «Help me». Все, что он произносил, они записывали на камеру, брали у него интервью и шли дальше на вершину. Когда они возвращались обратно, он был уже мертв. Это как раз про Эверест. Там притупляются человеческие ценности и обостряется инстинкт самосохранения. Человечность уходит перед целью. Все нормальные человеческие реакции, даже физические, либо уходят на второй план, либо становятся прямо противоположными. Еще одним аргументом было то, что никто на веревке нас ждать не будет. То есть нас отстегнут от нее. Когда находишься на веревке, она у тебя одна. Это страховка, это жизнь тех, кто поднимается и спускается. Цена секундам, когда ты перестегиваешь веревку – жизнь. В этот момент тебя ничто не страхует: поскользнулся ли, голова закружилась, бессилие. И все, на этом закончилась твоя экспедиция. И жизнь закончилась. И вот нам сказали, что никто перестегиваться из-за нас не будет. И мы понимали, что рисковать таким количеством людей невозможно.

— Относительно мертвых тел. У Вас была задача взять саван и накрыть тела погибших, верно?

— В Питере мы закупили ткань, разработанную по каким-то специальным новейшим технологиям. Она нетленна и не подвержена никаким изменениям при любых нагрузках. По-моему, от −80 до +80 градусов. Также купили профессиональные ледобуры из титана, которые ввинчиваются в лед. Купили специальные веревки, тоже нетленные. Мы решили, что лучше накрыть эти тела, чтобы никто не делал с ними селфи, не фотографировал и потом никак не комментировал: по моим соображениям, это неправильно. У них есть родители, дети, родственники, которые смотрят на эти фотографии, и невозможно передать их ощущения и чувства. Это была главная мотивация в принятии решения.

— Как относятся правительства Китая и Непала к ситуации с телами? Это дорого для них – заниматься этим вопросом?

— У меня был единственный вопрос, связанный с тем, могу ли я что-либо делать с телом человека, который, во-первых, является гражданином другой страны, во-вторых, принадлежит к непонятной религии, и, в-третьих, непонятно желание его родственников. По Международной Конвенции я не имею права ничего с ним делать. Поэтому единственный выход из ситуации, чтобы не искать родственников, – просто прикрыть. Не завернуть, как у мусульман, не закопать, как у христиан, не сжечь, как у буддистов. У всех религий разные традиции.

Лагерь

— То есть, если организовывать снятие всех тел, то нужно связываться с родственником каждого?

— Это все нужно подписать, оформить. Это физически и технически невозможно. Более того, нужно связаться с руководством той страны, гражданином которой является погибший.

— Есть какой-нибудь список погибших на Эвересте?

— Ориентировочный. Потому что я могу понять состояние шерпов и даже профессиональных альпинистов, кто много раз был на горе. К тому же, при каждом новом восхождении по-разному прокладывается веревка, по которой ты идешь. Бывают ситуации, когда ты идешь, а тело лежит на тропинке шириной 10-15 см и мешает. В таких случаях китайцы просто сбрасывают тела вниз, в бездну.

— А никто не пробовал доставать их со дна расщелин?

— Нет, никто никогда не пытался. Даже через год уже эти тела никто никогда не найдет, потому что горные массивы сдвигаются, расщелины становятся больше или меньше. Постоянно идет снег, случаются оползни.

— Что является основным фактором для снятия тел с Эвереста?

— Есть устоявшееся мнение, что никакие деньги – ни 150000$, ни 200000$ – не являются фактором. Главный фактор – то, что при решении снять тело риск того, что погибнут еще другие люди при снятии, перевешивает. Поэтому логика у китайского правительства следующая: зачем рисковать жизнями других людей ради каких-то ритуалов с мертвыми. Вот они лежат там – и пускай. И тогда утром, на рассвете, ты выходишь в штурм: а ты выходишь, как правило, в 12 часов ночи и идешь ночью с фонариком. Ну, там зависит от погоды и физической подготовки. У меня вот, к примеру, физическая подготовка плохая. К тому же, я еще и высокий. Высоким людям в разы сложнее, потому что давление нужно другое, кровообращение по-другому работает и центр тяжести тоже. В общем, все хуже и сложнее. Центр тяжести должен быть ниже к земле, особенно когда ты идешь по отвесной стене практически горизонтально. То же самое со сноубордом, на нем мне тоже тяжелее кататься.

Таким образом, из-за всех внешних факторов, нам казалось, что снятие невозможно. Но тут вот выпал такой шанс, что нас было всего трое на горе. И фактор того, что у нас была одна веревка, ушел на второй план, хотя он был одним из главных. Так вот, возвращаясь к штурму: когда выходишь в 12 часов ночи на штурм, ты должен понимать, что до 11 ты должен быть на вершине. Я был там в 9:30. Если шерпы понимают, что ты не успеваешь, но по какой-то причине все идешь вперед, они разворачиваются и уходят (от горной болезни или еще от чего), бросают тебя. Есть такое правило.

— То есть, никто не уговаривает, не объясняет ничего?

— Не уговаривают. Более того, на 7000 м проходит такой разговор – это тоже негласное правило Эвереста – что после данной точки вы отвечаете сами за себя. Вас никто не будет нести назад, вы сами принимаете решение.

— Но никто ничего не подписывает?

— Нет, это негласное решение.

— А вообще что-нибудь подписывают перед восхождением?

— Формальные претензии, разве что.

— А страховки оформляются?

— Да, конечно. Но тоже общего плана – медицинские, в основном. Единственное, что гарантируют в контракте – количество услуг, которые тебе предоставляют: шерпы, кислород, палатки, еда. Но это все формальности, никто никогда не жаловался, что такой порядок не соблюдается, хотя обычно он не соблюдается, потому что ничего невозможно предугадать. Как правило, экстремальные люди, которые решились на такое восхождение, относятся к подобному с пониманием, потому что это не пикник на обочине и не вечеринка за городом. Поэтому, когда ты принимаешь решение, ты осознаешь, что оно только твое. Это ключевой момент всей экспедиции для каждого человека. Когда ты решился и шагнул на следующее утро наверх – а там сложный тягл почти километровый, отвесный, на ветре (он прямо на середине горы, соответственно, все ветра через него перекатываются) – тяжело, потому что все время ветер тебе навстречу. Ты не чувствуешь расстояния, и очень сложно.

Экспедиция

Исходя из этого, когда ты уже втянулся в подобное физическое состояние, ты становишься, конечно, немного сумасшедшим. Вот здесь как раз тот самый этап, когда ты переступил грань и вошел в зону сумасшествия. Более того: 8200 м – зона смерти. Можно ее так символически назвать. Там совсем все плохо. Как раз, где лежат все тела и самый большой процент погибших.  Как правило, большинство погибших – девять из десяти – это после восхождения, на возврате. У меня тоже такое состояние было. На 60 метров где-то я спустился и присел, вот просто присел, и мне было настолько хорошо, настолько у меня было состояние счастливое и благостное. Ни разу в жизни я такого счастья внутреннего не испытывал, даже не прикасался к нему. Это был обман, потому что это мой мозг говорил: «Остановись, хватит издеваться над телом и насиловать его, остановись, и я тебе сделаю хорошо». Вот я присел, и мне было очень хорошо. Там весь мир внизу: фантастические пейзажи, второй слой облаков. Тебе сразу становится тепло. Почему люди раздеваются на Эвересте при −50, почему им становится жарко и они снимают с себя одежду? Потому что мозг обманывает. Все работает по-другому. Ты соревнуешься сам с собой, преодолеваешь себя. Мозг дает тебе неправильный сигнал. Здесь уже сели батарейки. После восхождения, после пика у тебя сели запасные батарейки, ты идешь на остаточных каких-то разрядах, потому что это все – абсолютное бессилие.  А спуск подразумевает под собой еще больший риск, чем подъем.

— Обычно привыкают, что спуск проще подъема.

— Тут спуск в 3-4 раза сложнее подъема. Когда ты поднимаешь, ты смотришь на вершину – как правило, голова поднята. Когда ты идешь вниз, у тебя уже нет жумара. Жумар – такое приспособление специальное на веревке, которое передвигается на ней и фиксируется. Если ты срываешь, то ты просто висишь, держась за него, и все в порядке. Обратно ты идешь на руке. У тебя жумара нет.

— А вниз другой канат идет?

— Нет, тот же. Поэтому ты идешь и стопоришься на руке. Когда спускаешься, у тебя есть только один страховочный леер с карабином. Он, как правило, длиной 1,5-2 м. И когда ты идешь вниз, ты понимаешь, что там себя не вытянешь. И никто тебя не вытянет, потому что это невозможно. Тебя держит только леер, который крепится к основной веревке. И когда ты поднимаешься наверх, у тебя как бы две страховки. И каждые 10-15 метров ты перестёгиваешься. При перетягивании леера, когда идешь наверх, у тебя остается страховка – жумар. При спуске вниз, когда ты перестёгиваешься, тебя страхует твоя собственная рука. Первые полчаса моя рука была парализована, потому что работает адреналин и естественная реакция идет: ты слишком сильно сжимаешь руку. Потом чувство опасности притупляется и ты уже свободнее идешь. Поэтому спуск в разы опаснее и в разы сложнее. И ты смотришь вниз. Я высоты боюсь. Я первый раз видел эту двухкилометровую пропасть и осознавал, что вешу на одной руке, а другой рукой должен был перестегивать в этот момент, нагнувшись.

— Просто всегда на картинках показывают поднятие, а спуск – нет.

— Потому что вниз уже никто не снимает. Там невозможно снимать: ты борешься за жизнь. Когда идешь вниз, ты упираешься ногами и даже их не видишь, и находишься в висячем состоянии. Таким образом, когда мы шли туда, мы не могли планировать ничего. Мы не знали, как лежат тела.  Возможно это или невозможно. Когда мы пришли наверх, я решил, что будем вытаскивать парня в красном костюме. Потом уже мы узнали, кто он: словенец. Потому что он лежал метрах в 8 от веревки, на склоне, лицом к нам, смотрел в глаза.  Другой парень там сидит: просто сидит, прислонившись. Так же, как и я, присел, видимо, и больше не встал. Есть один парень, который расстегнул куртку, то есть он снял с себя комбинезон и сидит одном термобелье. Вот такие там картинки.

Второго шотландца мы не стали снимать, потому что он ниже. Тот выше лежал: то есть нужно было как бы подниматься к нему. А шотландец лежал ниже, в фиолетовом костюме таком. Шерпы отказались. Сказали, что опасно. Здесь мы тоже отстегивались, чтобы отойти от веревки, потому что страховки не позволяли, но мы, что называется, поднимались вверх. Соответственно, там, теоретически, если сорвешься, то можно зацепиться за веревку, которая внизу под тобой. Отстегнуться и пойти вниз – это уже все. Риск того, что ты улетишь в никуда в разы больше. И я понимаю шерпов, хотя я их уговаривал, если честно. Такое уже было состояние, что я их уговаривал. Шерпы отказались, и слава богу. Может быть, спасибо им большое, что так получилось. Вот так, что называется, если эпизодами, так это выглядело.

— В итоге Вы вытащили словенца?

— Да, словенец.

— Что с ним удалось сделать?

— Мы его накрыли. Более того, мы начали вворачивать ледобуры, а они не вворачивались. Даже мои физические усилия не способны ввернуть. Потому что организм полностью обессилен. Кроме того, у тебя каждое движение вызывает жуткую головную боль и требует затрат кислорода, ты задыхаешься. То есть у тебя организм рассчитан на каждый шаг. Когда ты идешь на штурм, каждый шаг – это 12 секунд, я посчитал. Сердце сжимается, требуется кровь, и в это время ты восстанавливаешь дыхание. Таким образом, ты входишь в ритм какой-то. Это очень важно в альпинизме – войти в ритм. Очень страшно на Эвересте, на подъеме особенно, что ты там ползаешь по камням. Ты обходишь, залезаешь, подтягиваешься. Там две лестницы вообще ужас. На одной у меня руки свело, просто парализовало, и я не мог отцепиться, потому что лестница над пропастью. Это вниз как раз.

— Сколько длится путь от подножия до вершины?

— Смотрите, 8200 мы вышли в 12 часов ночи. И на 7000 запрещено ночевать, потому что у тебя истощенный организм и ты можешь просто не подняться потом. Более того, я на 7800 попробовал на обратном пути заползти в палатку попить чаю, потому что холодно и ветер. Шерпы запретили. Я на них такой злой был, но, как потом выяснилось, они были правы, потому что они же не знают, вдруг ты потом не захочешь никуда идти.

— На ходу чай пили?

— На ходу. Там есть такое, что каждые полчаса надо пить жидкость. Это обязательно, потому что у тебя обезвоживание идет. И на 7000 мы вернулись в половину второго ночи. То есть 27 часов мы шли. Это сверх усилий. Я похудел там на 14 кг.

"Crazy Russian"

— А эмоционально как изматывает восхождение?

— Сильно. Притупляет все ощущения, все ценности. Эмоционально у тебя прямо пустой организм, ты тупо идешь. Почему я не готов ни обсуждать, ни осуждать тех людей, которые перешагивали через живых. Таких много историй. Это реальные истории Эвереста, когда перешагивали через нуждающихся в помощи и шли на вершину.

— Но считается героизмом, когда человек, наоборот, не перешагивает, а спасает?

— Считается, но не все на это способны. Есть такие истории, когда не перешагивали, отдавали свой кислород. Вот этот словенец, который погиб, которого мы вытащили, как раз отдал свой кислород.

— А как это произошло?

— Они спускались и кого-то встретили. Тогда он отдал свой кислород, надеясь, что дойдет, потому что они уже на спуске были. Парень с кислородом дошел, а он нет. Более того, их было двое и их там как-то раскидало по горе. Один словенец – лучший друг – дошел. А второй не дошел. Никто не знает, как все было, можно только фантазировать. Можно только посмотреть и увидеть в их глазах ужас. По крайней мере, трех человек я видел там с открытыми глазами. Они смотрят на тебя. Пустые глаза, конечно, но они как живые. Учитывая то, что там температуры такие, они практически как живые: вот они вчера буквально оделись, с тобой шли, присели отдохнуть.

— А их там не засыпает снегом?

— Там ничего не засыпает, там ветер. Они абсолютно живые, только кожа чуть-чуть белая и все.

— Вот Вы вытащили словенца и сделали еще две попытки кого-то вытащить, да?

— Да, вот я пытался шотландца вытащить – не получилось. И еще мы помогли «зеленые ботинки» обложить камнями. Он прямо на тропинке лежит, через него перешагивали. Знаменитый американец индусского происхождения. Сложное имя у него. Мы его завалили камнями – почти могила – потому что он так в нише лежал. Видно, что полз, спасался от холода и от ветра. Заполз в небольшую такую нишу под камнем, в щель, а ноги остались на тропинке. Спасал тело и голову. Так и остался лежать.

— Какой самый главный вывод Вы сделали для себя после Эвереста? Вы же увеличили свой риск тем, что взяли на себя социальную ответственность.

— Да. Вы знаете, пятьсот раз пожалел, честно. Ну, когда шел. Сейчас ни в коем случае не жалею ни секунды. Но тогда я пятьсот раз пожалел, когда я с каждым шагом и с каждым днем узнавал, как это сложно и что это не шутки. Тогда получилось, потому что я уже сказал. На экспромте ни за что бы не получилось.

Олег Савченко

— Получается, то, что Вы на конференции заявили, в итоге и помогло?

— Помогло, да. Это единственное было, почему все получилось. Потому что, если бы я не заявил подобное за два дня до приезда на Эверест, я бы никогда не решился такое даже промычать. И я понимаю тех людей, которые мне говорили «crazy Russian». Я абсолютно понимаю их и уважаю. Но мне написала дочь этого словенца, она тоже альпинистка, 22 или 23 года ей, она поблагодарила, и это стоило всего: всей экспедиции, всех этих усилий, всего того, что есть. И была шерпа; кстати, на первом канале у нее интервью брали, восходила восемь раз на Эверест. У нее муж там погиб. Она первая, кто меня встретил и благодарил, потому что у нее там муж в такой же ситуации. И она говорит: «Это жуть, потому что он – отец моего ребенка, ребенок никогда не видел своего отца, а я вижу, вижу на этих фотографиях. И он лежит там, наверху, как живой». И она говорит, что никому в голову не приходило решение таким простым образом как бы дать покой родственникам и этим людям – в прошлом живым, а сегодня уже телам этих людей.

— А сколько у шерпов восхождений?

— Одно в год.

— Есть человек, у которого рекорд по количеству восхождений?

— Есть. У шерпа. 22 или 23 восхождения. Вот Саша Абрамов, с которым мы шли, у него было восьмое восхождение. Восемь – это самое большее число восхождений на Эверест в России. Саша Абрамов – хозяин компании «Клуб 7 вершин».

В результате восхождения один человек из 280-ти все-таки оказался под специальным полотном. Что ж, начало положено! Такое путешествие — самое настоящее испытание, многие просто хотят преодолеть свои страхи и превозмочь свои слабости и, получается, погибают не ради социальной цели как таковой, а в битве с законами природы, это есть их цель внутренняя. Идя к ней, очень многие дичают и борются за жизнь до последней капли, они ставят на кон моральные ценности, жизни людей вокруг, уважительное отношение к погибшим. 

Автор: Максим Смирнов
Фото: Олег Савченко

 

 

 

 

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Закрыть