Антон Болтухов – бесстрашный мужчина. Ему нужны движение и адреналин. Именно поэтому он выбрал необычную для нашего времени и очень опасную профессию — лесоруб. О том, как Антон стал вальщиком леса, о страхе и жестких ситуациях – в нашем интервью.
— Кем вы хотели стать в детстве?
— Военным.
— А как получилось так, что вы стали лесорубом?
— Началось все с того, что я стал заниматься промышленным альпинизмом, например, герметизацией швов. В Москве тогда было очень много рекламы: рекламные баннеры разного рода, цветовые короба. Я начал заниматься этим в другом городе, потом переехал в Москву, занимался монтажами по большей части, но попадались швы, покраска даже была какое-то время. А потом как-то попал на удаление деревьев, прилетел заказ. Мне это понравилось, и я решил в этой теме развиваться и постепенно перешел полностью на удаление, обслуживание и лечение деревьев. И дальше только в этой теме и остался.
Какое-то время я совмещал с монтажами. Просто очень нравилось и нравится к чему-нибудь прикреплять, монтировать и так далее, протягивать, поднимать. Но поскольку в одно прекрасное время всю рекламу из Москвы убрали, куча монтажников остались без хлеба, объем работы очень сильно упал, поэтому отчасти из-за этого я больше на деревья перешел и альтернатив для себя других не вижу (смеется).
«Когда ты погружаешься в какое-то дело, которое тебе нравится – ты растворяешься в нем»
— Расскажите про ваш первый опыт вырубки деревьев. Что вы тогда почувствовали?
— Я чувствовал, что занимаюсь какой-то дичью, потому что делал по большей части кучу всего неправильного, опасного, с позиции нынешнего опыта. Подспудно я, конечно, ощущал, что что-то не так, но где-то повезло, как-то, может быть, машинально срабатывало. В тоже самое время было просто интересно. Какой-то новый опыт: а почему так, а так? Потому что в классическом альпинизме есть жесткие натянутые веревки, ты работаешь на жесткой опоре, а здесь всё качается, всё ненадежное. Везде надо оценивать, куда какой вес подать, в какой угол, куда что пойдет, где что зацепится. Было интересно, что надо было много думать, прежде чем какой-то один рез сделать. Это больше привлекало, какая-то такая с виду сложность, поэтому я чувствовал по большей части интерес, завлеченность, было прикольно.
— А почему вы оставили свою детскую мечту стать военным?
— Это всё из-за военкомата. Я был настроен идти в армию. После школы я не успел поступить и пошел в военкомат с точным намерением идти в армию. Но там то ли военкомат переезжал в другое здание, то ли еще что-то, и мне просто сказали: «Мальчик, иди отсюда, не мешайся, сейчас не до тебя». Я, в общем-то, не огорчился. Я развернулся и поехал в Тверь, где жил лет 6-7, забил на армию и поступил на следующий год в университет. Когда пришло время, уже лет в 28-29, военник забирать, я увидел, что меня хотели определить в ВДВ. Этому я несколько огорчился, потому что хотелось бы послужить в ВДВ, но не получилось. Потом уже приоритеты сместились в другую сторону. Уже не столько хотелось стать воякой, сколько реализовываться в мирном плане. И отчасти военкомат помог.
«Я доволен, нашел себя в этом деле. А что еще для счастья надо?»
— Я заметила, что вас с детства привлекают опасные профессии. Вы можете это с чем-то связать?
— Не опасные, а, скорее, интересные. Но так уж складывается, что все интересное более опасно. Если честно, то какой-то связи прям нет. Просто если нравится – делаю, если не нравится – не делаю.
Я с детства болею мотоциклами. И недавно появилась возможность осуществить эту детскую мечту. Я откладывал это в долгий ящик, но понял, что либо сейчас, либо уже никогда. Когда ты погружаешься в какое-то дело, которое тебе нравится – ты растворяешься в нем.
— Вам бывает страшно?
— Конечно, бывает. Всегда страшно. Но страх же всегда разный бывает. Одно дело – панический страх. Он сковывает, не дает двигаться, думать. А есть просто страх, когда ты боишься дорогу на красный свет перейти. Но нет же такого, что ты дорогу не переходишь никогда. У тебя есть опасение, но ты делаешь все, чтобы тебе жилось спокойно, переходишь на зеленый свет.
«Если ты боишься – это нормально, а если перестал бояться, то нужно реально беспокоиться»
— Как ваши родные реагирую на то, что ваша профессия связана с риском?
— Конечно, мама охала-ахала. А с другой стороны, что делать, если в этом есть какая-то потребность. Она видит во мне осознанность, у меня все продумано, поэтому она вроде как спокойна. Нет, она беспокоится, конечно, но без паники. Видит, что я доволен, нашел себя в этом деле. А что еще для счастья надо?
— С вами случались какие-нибудь жесткие ситуации?
— Да, конечно. В плане работы, когда ты очень сильно боишься, рискуешь. У меня это было ближе к началу, так скажем, карьеры. Этих рисков было больше, но они были необдуманные. И ты начинаешь бояться того, что не понимаешь, как сейчас будет. Понимаешь, что сделать нужно, а вот как это работает – нет. Это очень беспокоит. И опять же, когда работа идет на одиночно стоящих тонких стволах, они имеют большую амплитуду раскачки и с непривычки это было прям «Ух!», но потом привыкаешь и успокаиваешься.
На мотике тоже постоянно случаются рискованные ситуации, потому что встречается много бешеных таксистов, которые перестраиваются как угодно. Но это все поначалу только, все приходит с опытом, и страх постепенно уходит. На самом деле, это тоже не очень хорошая такая тенденция. Расшибаются чаще всего опытные, потому что: «Я знаю, я уверен», — и внимание притупляется. Я помню, когда еще в Твери я только начинал, у нас там был чувак опытный. Он тоже говорил: если ты боишься – это нормально, а если перестал бояться, то нужно реально беспокоиться.
«Кто во что верит, тот так и поступает»
— А ситуаций между жизнью и смертью не было?
— Ну смотри, было такое, что я думал, что это именно такая ситуация, но она разрешилась в хорошем ключе. Поэтому я не могу сказать, была ли она действительно между жизнью и смертью. В основном ситуации такие, что если всё хорошо получается, то, возможно, и не было никакого риска. Недавно у меня знакомый с дерева упал, причем так получилось, что два раза подряд падал, второй раз не очень удачно. Тут скорее калечатся, а не прям смертельные случаи, переломы всякие бывают. Но, слава богу, со мной такого пока не было. Самое жесткое падение было, по-моему, в прошлом году. Там высота была метра два-три, но я знал, на что я шел, знал, что есть риск, и дерево сломается. Там была ивочка мелкая, с одной стороны прогнившая. Я еще ни разу не слетал вместе с макушкой. Но она сломалась прямо подо мной, и я благополучно метра два пролетел. Получил я тогда сотряс, не очень тяжелый. Недельку походил вяленький, и всё.
— У вашей профессии есть какие-нибудь особенности? Традиции, например, или приметы?
— Ну приметы, тут, знаешь, каждый свое привносит уже. Я сначала тоже пытался на это опираться, но потом понял, что это фигня полная. Тут зависит от того, как каждый к этому всему относится. Именно в профессии я такого не наблюдаю. Это лично от каждого зависит. Кто во что верит, тот так и поступает.
«Ты спилил дерево — и всё, его больше нет, только новые сажай»
— Вы работаете только в Подмосковье? Или был опыт в других городах или других странах?
— В других странах у меня лично не было, но был у других ребят знакомых, но не очень удачный. Там с эмигрантским трудом все гораздо жестче, чем у нас, другая политика поставлена у компаний. Там компании несут достаточно серьезные убытки, если привлекают к работе эмигрантов. Ребята ездили, но в основном на разовые проекты. В другие города есть смысл ехать только на большие подряды, а на один денек бессмысленно. Сил, денег и времени еще больше потратишь, чем заработаешь. Я работал во Владимире, там мы порядка ста пеньков удаляли. Дня два там околачивались. Совсем в дальние города я не ездил.
— А в целом в Москве, Подмосковье работы много?
— В принципе, работы много, другое дело уже в том, как кто работает, как договаривается с клиентами, у кого какие расценки.
— Чаще всего вы с какой целью выезжаете?
— У меня больше специализация именно на удалении деревьев. Мне это нравится, хотя я могу делать и другую работу. Конечно, есть понимание, что ты спилил дерево — и всё, его больше нет, только новые сажай. А обрезкой ты вроде как улучшаешь. Но мне больше нравится удалять, поэтому я делаю выбор в эту сторону.
«Многие видят человека с бензопилой, который срубает дерево и кричат: «Ах ты негодяй, воздуха нас лишаешь!»
— А не жалко срубать деревья?
— Да нет, не жалко, потому что по большей части они либо аварийные, либо старые. Очень редко дерево удаляется просто потому, что человеку так хочется, мусор с него, например, летит на крышу. И с другой стороны, либо я удалю, и сделаю это аккуратно и грамотно, либо позовут какого-нибудь там чувака, ненужного работника на деревне, и он там сам расшибется и еще кому-нибудь что-нибудь расшибет. Они же все равно это дерево удалят, так что какая разница, по большому счету. Молодые деревья бывают редко. В основном, если кто-то посадил по ошибке или посадил неправильно, и оно уже сдохло, или если обновляют ландшафтный дизайн, но это очень редко. Чаще всего какая-то «аварийщина».
— Сейчас очень популярны вопросы экологии. Расскажите, с точки зрения экологии, как удаление деревьев влияет на наш мир?
— Ну, во-первых, надо понимать, какие именно вопросы экологии преследуются. То есть, что вы хотите от дерева, какую экологическую ситуацию оно должно изменить? Многие считают, что деревья вырабатывают кислород, и когда видят человека с бензопилой, который срубает дерево, кричат: «Ах ты негодяй, воздуха нас лишаешь!». Это заблуждение, потому что деревья кислород не вырабатывают, а потребляют. Недаром их называют «легкими планеты», потому что легкие у нас потребляют кислород и выделяют углекислый газ. Деревья несут функцию фильтрации и охлаждения. То есть, они влагу выделяют при испарении, когда жара идет и тем самым охлаждается воздух, поэтому в лесу всегда прохладнее.
После интервью мы с Антоном пошли на Медведковское кладбище, чтобы лично посмотреть, как работает лесоруб. Там нужно было спилить небольшой клён, чтобы освободить место для захоронения. Антон работал с напарником, который помогал ему спиливать ствол и убирать срубленные части дерева. После окончания работы Антону пришла смс: ему перечислили 8 тысяч рублей.
Автор: Яна Левхина
Фото: Ольга Шацкая
Редактор: Татьяна Федосеева