Интервью с организатором «ДОКера»
С 21 по 30 августа в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Ярославле и Новосибирске проходит международный фестиваль документального кино «ДОКер». В самый разгар фестиваля мы встретились в Каро 11 «Октябрь» с организатором и продюсером «ДОКера» Ириной Шаталовой.
Ирина, вы учились во ВГИКе в мастерской Вадима Ивановича Юсова, который гениально снимал совершенно разные по своему духу картины. Скажите, какие режиссёры, какие картины в студенческие годы стали для вас ориентирами?
ВГИК – это, конечно, Тарковский, а уж тем более — если у тебя мастер Юсов. Кроме того, «Конформист» Бернардо Бертолуччи. Я его пересматривала, наверное, раз десять.
Расскажите, а почему вы из игрового кино перешли в документальное?
В процессе обучения я поняла, что в нынешних условиях в игровом кино довольно сложно добиться того отношения к профессии со стороны индустрии, какое было у той гвардии: Вадима Ивановича Юсова и его коллег. Из-за финансовых и производственных ограничений часто приходится идти на компромиссы, и это тупиковый путь для перфекциониста. В документалистике меньше денег и компромиссов и больше свободы и идеализма.
Источник: Instagram midff
Каким было ваше первое документальное кино?
Студенческая работа «Свет Белого моря», опыт документальных съёмок с Настей Тарасовой. Сейчас она программный директор, но тогда мы учились на параллелях: она училась на режиссуре неигрового кино, а я – на операторском. И она пригласила меня в экспедицию на Белое море. Представляете, ты мог прожить месяц на острове, встретить какого-нибудь персонажа, который живёт там уже несколько лет как отшельник, снять и превратить в изображение, — такой культурный шок. Абсолютная свобода, искренность. Ты был погружён в эту историю 24 часа в сутки. Не было такого, что вот закончилась смена, и ты пошёл пить пиво и смотреть телевизор. Ты погружался в совершенно иную реальность, иную жизнь. Меня настолько поразило, что такое возможно, что я стала уходить в сторону документалистики где-то в середине обучения. И Вадим Иванович это поддерживал.
А теперь хотелось бы поговорить о «ДОКере». Скажите, что в его организации было заимствовано из международных фестивалей?
Это тоже история довольно личная. Решение открыть проект показов возник 10 лет назад, еще в 2010 году, когда действительно таких мест в Москве, куда можно было бы регулярно ходить смотреть кино, ладно там документальное, но даже тематических недель игрового кино было мало. Не было ни Центра документального кино, ни многих сегодняшних киноклубов.
Почему не было запроса на документальное кино, почему оно было в изоляции?
На самом деле, я достаточно оптимистично смотрю на эти вопросы. Сейчас, если составить докарантинную карту показов, можно было бы каждый день где-нибудь смотреть документальное кино: в прокате, на фестивалях, например, «Beat Film Festival» и других, в библиотеках. Я не говорю о тотальной изоляции. Со стороны зрителей её нет. Но со стороны индустрии, со стороны кинокритиков есть такое отношение, что документальное кино – лишь ступень к настоящему кино, игровому. Мы с этим сталкиваемся постоянно, даже когда мы работаем с прессой. «Это документалка!» — любой документалист будет сильно раздосадован этим словом, это просто неуважительно. Документальное кино снималось несколько лет, режиссёр всё это время вместе с героем страдал, тратил свои силы. А потом журналисты пишут: «Документалка вышла!» И вовсе нельзя сказать, что все документалисты в глубине души мечтают стать игровыми режиссёрами. Я не хочу ни снимать игровое кино, ни смотреть его зачастую.
Источник: Instagram midff
При своем создании «ДОКер» планировался просто как проект показов авторского документального кино. Однако сейчас это международный фестиваль. Как так вышло?
Кто-то называл этот проект киноклубом, но мы изначально были против такого названия. Понимали, что в дальнейшем будем расширяться, и в 2015 году провели уже первый фестиваль.
«ДОКер» набирает обороты. В расписание показов увидели фильм «Пандемия», какие ещё темы интересуют документалистов в последнее время?
Действительно, там есть короткометражка «Пандемия», но она была снята за год до возникновения коронавируса. Речь идёт о цифровой пандемии, когда люди дистанцируются друг от друга, потому что они постоянно в гаджетах. Это такой экспериментальный фильм – наблюдение за людьми на улицах. У нас была мысль объявить дополнительный отбор и начать искать фильмы на тему пандемии в привычном смысле, но потом мы отказались от этой идеи, потому что поняли, что что-то действительно глубокое и стоящее не имеет шансов сейчас появиться. В июне, на момент подготовки к фестивалю ещё просто не было такого фильма. А какие-то фильмы, снятые наспех или смонтированные кое-как не нужны.
Я знаю, что Кончаловский снимал на эту тему…
Фильм пока что в процессе. Кончаловский недавно подавал заявку в Министерство культуры на этот фильм. И как раз у него, возможно, выйдет что-то глубокое.
Какова статистика этого года? Какой процент российских картин на «ДОКере» 2020?
С российскими картинами у нас приблизительно всегда одна и та же статистика. Где-то 1/10 часть фильмов приходит из России. 2000 картин из всего мира, которые в принципе могут просматриваться, и где-то 200 картин из России. Большинство же картин — из США и Индии.
Чем можно объяснить то, что российских фестивальных документальных картин не так уж много?
200 фильмов – тоже не мало. Если брать наш отбор, то после того как отсматривается всё огромное количество фильмов, собираются лонг-листы. В них для основного конкурса – около 40 картин, из которых уже 12 входят в конкурс. Для коротких метров – где-то 50 фильмов, из которых 16 попадают на конкурс. То есть где треть. И как раз в этот лонг-лист редко попадает больше двух российских фильмов. Каждый год нам сложно найти такой российский фильм, который будет конкурентоспособен по отношению к основному конкурсу.
Чем же всё-таки объяснить проблему российского кино: нехваткой режиссёров, уходом от советской школы кино или какими-нибудь иными причинами?
Не хочется винить режиссёров, а уж тем более – съёмочную группу, операторов. Есть очень много талантливых людей и талантливых работ. Просто у нас еще одним из факторов отбора является премьерность. То есть если фильм уже был, к примеру, на каких-то фестивалях, например, «Послание к человеку», «Флаэртиана», мы их не берем просто потому, что мы хотим дать дорогу тем фильмам, которые ещё нигде не были, чтобы они могли прозвучать.
Возможно, в российском документальном кино не хватает продюсерской хватки. Российское кино зачастую приходится делать буквально на коленке. Бывает, режиссёру просто не хватает денег пригласить оператора, он начинает снимать сам. Не всегда это получается талантливо. Уж тем более не говорим про звук. Большая редкость, когда звукорежиссёр вообще есть на съёмках. Если бы за плечами того же режиссёра стоял продюсер, который ему бы сказал: «Да, хорошая идея, но давай сделаем так, чтобы реализовать её на 100 процентов…» — фильм был бы лучше. Но таких продюсеров очень мало.
На «ДОКере» необычная система отбора и оценивания фильмов: нет отбора по жанрам, а жюри рассматривает отдельно работу режиссера, оператора, звукорежиссера и режиссера монтажа. Такой подход был заимствован из опыта участия в других международных фестивалях документального кино?
Нет, это не было заимствовано. Это вообще довольно большая редкость, когда оцениваются отдельно профессии. Это было связано с тем, что все, кто организует фестиваль, по профессии документалисты, мы объединились как сообщество именно потому, что сами этим занимаемся. Нам хотелось бы это популяризировать. Нужно подчеркивать, что в документальном кино существуют все те же профессии, которые существуют и во всех других видах кино. Важно, чтобы выделялись изображение, звук, монтаж и всё прочее. Без этого нет кино. Это наша идея, и я даже не знаю, есть ли что-то подобное где-нибудь, в России – точно нет. Есть, например, отдельный фестиваль операторского искусства в Польше «Camerimage», там есть номинация за операторскую работу в документальном кино.
А из Международного фестиваля документального кино в Чехии, Йиглаве вы заимствовали какие-нибудь элементы?
Возможно, пиар-подход, когда ты пытаешься погрузиться в атмосферу документалистики, привлекая различных людей, которые, казалось бы, не совсем к этому причастны. Именно поэтому в начале, когда только возник «ДОКер», мы начали краудфандинговую кампанию, пытаясь распространять кучу вещей: значки, кружки, термосы и так далее. Мы разговаривали с людьми, не связанными с кино, показывали им фильмы и спрашивали их мнения, чтоб расширить аудиторию. Например, в первый год у нас была картина, посвящённая перуанской музыке, и мы показали фильм Петру Наличу, так получилось привлечь, в том числе, его поклонников к просмотру картины. Это как раз похоже на то, что делают в Чехии: там в маленьком городке стараются привлечь внимание всех жителей к документальному кино. Даже если они им не особо интересуются, их привлекает атмосфера праздника.
Источник: Instagram midff
Ещё мне не терпится задать вам вопрос о будущем документалистики. Допустим, вы автор фантастического романа, которому предстоит описать конец XXI века. Следующая глава – как раз о судьбе документального кино. Что бы вы написали?
Думаю, что произойдёт разделение документалистики на аттракцион и всё большее погружение в реальность. Аттракцион – то есть что-то ближе к виртуальной реальности, что-то голографическое. Возможно, это какое-то воспроизведение реальности в другом месте: например, съёмки – где-то в Африке, а изображение появляется прямо здесь, в то же время.
То есть, документальное кино максимально приблизится к реальности?
Даже сейчас это уже есть, VR-фильмы. Человек надевает шлем и 20 минут находится где-нибудь на другом континенте. А к чему мы придем через 80 лет… Просто шлем – это не очень удобно. Возможно, начнут появляться очертания героев в какой-нибудь комнате, — это будет более комфортно, реалистично. При этом люди делятся на разные типы: есть те, кто подвержен этим аттракционом, и те, кто этим совершенно не интересуются. Сейчас такое деление есть в игровом кино и мультипликации: есть аттракционы, а есть арт-хаус. Я думаю, документалистику ждёт что-то подобное. Будут аттракционы, при этом останется чистая реальность, за которой так гонятся докуменалисты. Ещё, возможно, наши гаджеты станут настолько профессиональными, что профессия оператор вовсе исчезнет. Увы.
Кадры из фильма «Безумный Александр»
Кира Муратова говорила, что кино в любом случае – игра в жизнь. Можно ли сейчас говорить о том, что основная тенденция документалистов сейчас – избавление от условности?
Я бы не говорила о какой-то тенденции. Сейчас на фестивале показали картину «Безумный Александр» — просто фантастически снятый фильм. Зрители, которые его посмотрели, не могли поверить, что это документальное кино: он снят как игровое кино высшего качества. Вышел режиссёр и ещё раз ответил на вопросы: «Да, это документальный герой!», «Да, у него действительно шизофрения!», «Да, он завёл себе девушку, мы это снимали, и были даже более откровенные сцены!». Но режиссёр потратил на это 5 лет своей жизни, сам был оператором, сам записывал звук, а потом делал серьёзную работу на постпродакшн.
Одновременно может быть и другой подход, когда снимаешь ручной камерой, не планируешь какие-то долгие сцены, а просто следуешь за героем, тебе просто важно его движение, его дыхание, и ты не пытаешься вогнать это в какие-то рамки. Можно даже не знать, чем это закончится, к чему придёт, чего ты от этого хочешь. Просто на интуитивном уровне ты чувствуешь, что если следовать за этим героем, что-нибудь, возможно, и будет. А потом кино рождается на монтаже. Да, такое тоже бывает.
А бывает, наоборот, следуешь за героем, а потом вдруг происходит совсем не то, на что более-менее рассчитывал, герой перестаёт быть интересен?
Это очень частая история, когда надеешься, что всё уже построил, сюжет должен пойти по такому-то пути, что герой настолько харизматичен, что с ним должно что-то произойти, а потом снимаешь-снимаешь и понимаешь, что на самом деле что-то не выходит. Тогда приходится искать других персонажей, делать главного героя второстепенным, либо придумывать какую-нибудь иную конструкцию. Но в этом тоже талант документалиста – изначально разглядеть героя. Нахождение героя – огромная часть успеха будущего фильма.
Наверное, в этом и заключается основная специфика документального кино. И последний вопрос: расскажите, пожалуйста, о ваших творческих планах на ближайшее время.
Сейчас вообще планировать сложно. Очень сложно! Начиная с марта у нас подвинулось огромное количество съемок. В марте должна была быть экспедиция на Дальний Восток. Речь идёт о фильме, который должен был сниматься на границе России и Китая, в Благовещенске. Там несколько героев: китайская героиня, которая учится в Благовещенске, и наоборот, российский художник, большая часть деятельности которого происходит в Китае. Такая параллельная история и атмосфера места, далёкого от Москвы. Также перенесли на осень съёмки в Греции — фильм об удивительном острове, на котором живёт очень мало людей. Картина снимается несколько лет, но пока что границы закрыты, так что когда именно мы продолжим снимать, не известно. Сейчас у нас есть «ДОКер». В следующем году хотелось бы провести его в июне.
Кадр из фильма «Солнце внутри»
Было бы здорово, если бы зрителей и дальше интересовал не только экшен, но и «умное» кино.
С другой стороны, если бы не было мейнстрима, то не было бы и арт-хауса. Всё равно это одна индустрия. Коммерческое кино тем или иным образом тянет за собой и арт-хаус. Если бы «игровики» относились бы к документалистам, как к своим собратьям, то и документалистику бы подтягивали. В Америке так и происходит. А если в стране нет кассового кино, то вся индустрия страдает. Не надо допускать, чтобы кто-то страдал.
Спасибо большое за беседу. От всей души желаем, чтобы «ДОКер» продолжал быть фестивалем, который способствует развитию документального кино в нашей стране!
Автор: Юлия Коткова
Редактор: Ольга Шарова